Агрофюрер Лукашенко ще не помер, але народ радіє

Нетушки, пусть живет долго-долго, чтобы непременно успел все прелести тюремной жизни вкусить, чтобы сначала в переполненной камере СИЗО, а потом в отряде исправительной колонии, всеми презираемый, всех боящийся. Только так, и никак иначе!»

Авторы тех граффити отвечали: аббревиатуру можно расшифровать, как заблагорассудится, жестких рамок нет. Не хочешь «шоб он сдох» — расшифровывай как «шоб он сел», и радуйся.

Спустя пару лет надписи стали появляться реже — просто потому, что шли годы, смеркалось. Одни политзеки выходили, другие садились, и белорусы постепенно попривыкли к тому, что кто-то непременно сидит. Известная даже по анекдотам белорусская толерантность снова взяла верх, и Лукашенко ненавидели без пожеланий смерти — так, лениво, привычно, вяло, как ненавидели полвека назад советскую власть.

Злость вернулась в 2020 году, когда из-за стен теперь уже знаменитой тюрьмы на Окрестина неслись крики боли, когда силовики крушили витрины и стреляли резиновыми пулями, когда избитых и арестованных начали считать тысячами. Злых белорусов били и сажали. И продолжают до сих пор. Но аббревиатура «ШОС» осталась там, в начале прошлого десятилетия. У белорусов теперь слишком мало времени для проклятий и ненависти: нужно собирать посылки и передачи в тюрьмы, писать письма и подписывать открытки, регулярно чистить телефон, при каждом выходе из дома удалять телеграм, скидываться на адвокатскую помощь для друга, соседа или коллеги, собираться в срочную эмиграцию со скоростью пожарного, ехать кормить кошек севшего на очередные 15 суток товарища и утешать семью другого товарища, севшего надолго.

Но неделю назад белорусы неожиданно возрадовались и начали шутить, как прежде. И причина тому — скверный вид Лукашенко, его исчезновение на несколько дней и неспособность нормально передвигаться. Всё началось с того, что 7 мая во время вручения государственных наград он еле разговаривал: тихо, хрипло, с одышкой, и было видно, что произнесение речи дается с трудом.

9 мая Лукашенко приехал на московский парад, но не смог в компании Владимира Путина и лидеров стран СНГ пройти несколько сотен метров до Александровского сада и попросил хозяина мероприятия, чтобы его туда отвезли. В итоге к месту возложения цветов его доставили на автомобильчике, похожем на гольф-кар. На завтрак с Путиным союзник не остался, и по территории союзного государства поползли слухи, что в аэропорт Лукашенко сопровождала карета «Скорой помощи».

Вдруг страна вспомнила, что вообще-то май, весна и сирень цветет. Всенародное ликование — это как раз о настроении последней недели.

Лукашенко на возложении появился. Его кое-как поставили на попа, и он смог пройти несколько шагов до Вечного огня. А вот говорить, как он это делает обычно, не стал. Или не смог. Речь произносил министр обороны Виктор Хренин. А раньше Лукашенко в День победы микрофон никому не уступал. В соцсетях тут же появились веселые посты: «Ставлю шампанское в холодильник. Саша, не подведи!» — на разные лады.

А дальше всенародное ликование достигло апогея, потому что с тех пор Лукашенко вообще не «светил» в публичном пространстве. 14 мая — в день государственного флага, герба и гимна, который Лукашенко учредил 15 лет назад, — с поздравлениями благодарному народу выступал премьер-министр Роман Головченко. А независимые медиа, работающие теперь из-за границы, — те самые, которых по приказу Лукашенко громили и уничтожали, — с привлечением экспертов наперебой начали обсуждать, как отреагирует Москва на смерть Лукашенко, сколько дней в Узбекистане прятали мертвого Каримова и кому еще из диктаторов в истории посчастливилось умереть своей смертью.

Журналисты с наслаждением смотрели воскресные итоговые эфиры на государственных телеканалах и писали, что пропаганда использовала исключительно архивные записи. День флага — показывают, как Лукашенко его учреждает много лет назад, как выступает в прошлом году, как где-то заседает в феврале. Сравнивали рабочие графики с соответствующими прошлогодними и снова приходили к радостному для народа выводу: у Лукашенко всё скверно.

Никто не знает точно, что происходит с Лукашенко сейчас. И это не самое важное, как ни странно. Важна реакция белорусов: забытая за последние невыносимые годы радость, едкие шутки и комментарии, намеки на скорое открывание шампанского.

И это — народ, о терпимости которого сочиняют анекдоты (ну, помните, повешенный фашистами на площади белорус, когда его снимают, откашливается и говорит: «Сначала трудно было, потом привык»).

Если бы я была Лукашенко, я бы сдохла просто от осознания масштабов народной ненависти и того ада, в котором оказалась страна. Жить, зная, как отчаянно тебя ненавидят миллионы, и понимая, что день твоей смерти станет для всех праздником, — невозможно. Но он, несомненно, еще поборется. Если выживет, конечно.