Что Путин не понял про украинцев
До вторжения вы мало что знали об Украине? Могли ли вы показать ее на карте или описать ее жителей? Возможно, она существовала где-то на периферии вашего воображения – этакий мрачный пригород великой россии, почти ненастоящий, как и утверждает владимир путин? В этом вы были бы не одиноки. До недавнего времени у меня было мало понимания об этой стране – а ведь я там родился.
Легко понять, почему Украина сбивает людей с толку. У неосведомленного стороннего наблюдателя она разрушает все представления о том, что создает нацию. Большинство людей в Украине двуязычны. В ней одновременно существует множество “историй”: российская, советская и Австро- Венгерская империи, Польша, Румыния и, конечно же, сама Украина. Эта смесь исторических нарративов заставляет многих на Западе не до конца верить в существование страны.
Сейчас люди стали более просвещенными. Мир обрел новую героическую нацию. Ее президент-еврей, бывший комик, ставший более молодой и эмпатичной версией Черчилля. Пожилые женщины, насмехающиеся над российскими солдатами. Хипстеры, берущие в руки пулеметы. Убитые горем, но сохраняющие холодный рассудок матери со своими жизнерадостными детьми, укрывающиеся в метро. Бьюти-блогер из Инстаграма, попавшая под обстрелы в родильном отделении.
Украинцы напомнили нам, что значит «свобода» – слово, которое для многих в богатых демократиях давно звучит банально. Стойкость граждан Украины поразила Запад и удивила Кремль. А зря. Последние несколько лет я пытаюсь разгадать секрет украинской идентичности, общаясь с самими украинцами. В рамках своего исследовательского проекта “Арена”, действовавшего сначала при Университете Лос-Анджелеса, а теперь – при Университете Джона Хопкинса, я работаю с украинскими журналистами и социологами над поиском способов укрепления демократии. Моя команда опросила тысячи взрослых людей по всей стране. Наша работа на местах показывает, что реакция на вторжение России имеет глубинные корни в украинской истории.
Я родился в Киеве в 1977 году в семье украинцев. Моя семья была выслана из Советского Союза, когда мне было девять месяцев, после того как мой отец, поэт, был арестован КГБ за чудовищное преступление – распространение среди друзей экземпляров книг Солженицына и Набокова.
И все же я никогда не считал себя украинцем. Я вырос в Лондоне, говорил по- русски, и мои одноклассники считали меня “русским”. Я впервые посетил Украину, когда мне было 18 лет, и был поражен: широкие советские проспекты, переходящие в холмы с дикими лесами; запахи пива и пиріжков (булочек с начинкой), распространяющиеся между многоквартирными домами пастельных тонов, построенными в стиле модерн; река, такая широкая, что кажется почти морем. Киев – это город беспечности, который никогда не воспринимает себя слишком серьезно. Он создан для прогулок и поцелуев. Люди переходят с одного языка на другой так плавно, что ваши уши убаюкивают певучие волны русского и украинского языков.
Когда я прибыл сюда на четвертой неделе войны, город был пуст. Напряжение изредка прерывалось криками сирен. Но он был прекрасен как никогда. Элегантные здания было легче разглядеть в отсутствие людей и машин, а угроза неминуемого разрушения заставляла еще больше ценить эти улицы.
В 2014 году войска Путина вторглись и оккупировали самую восточную часть страны после того, как Майдан сместил с поста президента его союзника- клептократа Виктора Януковича. Путин утверждал, что защищает этнических русских. Это было похоже на нападение не только на моих друзей, семью и страну, которую я узнавал, но и на космополитизм как образ жизни и мировоззрение.
Моя работа была сосредоточена на Украине и информационной войне Кремля. Целью российского правительства было разделить и ослабить страну, чтобы, как теперь ясно, подготовить почву для вторжения. Российские государственные СМИ, сетевые "фабрики троллей" и, что, возможно, наиболее опасно, группа богатых пророссийских олигархов объединились, чтобы подорвать демократические реформы, очернить Запад и разрушить чувство единства в Украине.
Пока мы проводили свои исследования, опросы, фокус-группы и глубинные интервью, кремлевские спецслужбы проводили свои, выискивая уязвимые места Украины. Мы всегда чувствовали, что участвуем в гонке, кто из нас лучше поймет украинцев. Наша команда начала с того, что попыталась понять отношение украинцев к истории. Чтобы оправдать свои вторжения, Путин назвал украинское правительство "нацистами" и описал вторжение как акт "денацификации". Это оскорбление абсурдно, но в то же время стратегически значимо. Некоторые видные
украинские националисты встали на сторону нацистов во время Второй мировой войны, потому что думали, что Гитлер предоставит Украине независимость; некоторые из них спокойно относились к антисемитизму нацистов. Когда Гитлер предал их, многие ополчились на немцев и воевали как против них, так и против Советского Союза. В советской послевоенной пропаганде украинские националисты изображались фашистами, врагами всякого добропорядочного советского гражданина. Любой, кто вырос в той среде, восприимчив к подобному контексту.
Смесь исторических нарративов заставляет многих на Западе не до конца верить в существование страны.
Путин и его сторонники пытались разделить страну на якобы просоветский восток и пронационалистический запад. Однако наш опрос показал, что этот раскол – мираж. Существовало, по крайней мере, четыре различные группы. Наиболее просоветски настроенные украинцы были старшего возраста, зачастую пенсионеры, менее образованные, проживающие в основном в сельской местности на юге и востоке страны. Лишь незначительная часть населения, менее 5%, одобряла Сталина (в России этот показатель составляет 70%). Память о Голодоморе, голоде, искусственно созданном Сталиным, в результате которого в 1932-33 годах погибло около 4 миллионов украинцев, все еще жива.
Другая группа была моложе и лучше образована, она жила в крупных городах на юге и востоке, таких как Одесса и Харьков. Отношение этих людей к Советскому Союзу было более тонким. Хотя они критиковали репрессии, они склонны были ностальгировать по социальным "ценностям" коммунистического прошлого и негативно относились к украинским националистам, которые воевали против Красной армии во времена Второй мировой войны.
Группой, которая больше всего не любила Советский Союз, были образованные представители среднего класса в городах центральной и западной Украины. Составляя треть населения, эти люди чаще восхищались Степаном Бандерой, лидером украинского националистического движения времен Второй мировой войны, который сначала был на стороне нацистов, а затем отошел от них.
Бандера – фигура, мягко говоря, неоднозначная. Он вдохновлялся идеями итальянского фашизма, но большую часть войны провел в нацистской тюрьме. Многие из его сторонников во время Второй мировой войны были ярыми антисемитами. Парадоксальным образом мы обнаружили, что сегодня либералы, считающие, что любой человек может быть украинцем, независимо от его происхождения, думают о нем в самом положительном свете. Они восхищались им за то, что он противостоял московским тиранам, а не за его этнонационалистические убеждения.
Подобного рода расхождения были типичны для раскола между либеральными городами и социально консервативной сельской местностью во многих европейских странах, но они не совпадали с политическими предпочтениями. Подавляющее большинство людей в Украине имели схожее видение будущего: они хотели культуры инклюзивного национализма в рамках Европейского Союза.
Когда мы посадили советских ностальгиков в одну комнату с украинскими патриотами, возникло множество разногласий по поводу того, правильно ли сносить статуи советской эпохи, и был ли Бандера фигурой, достойной восхищения. Однако мы также обнаружили, что люди быстро соглашались с точкой зрения друг друга.
“Если кому-то нужна статуя Бандеры, пусть ставят”, – сказала нам женщина из восточной Украины.
Украинцы борются не только против данного конкретного вторжения, но и против всех других вторжений в их страну.
Обе группы, похоже, знали, что политики постоянно пытаются расколоть страну, и опасались, что ими будут манипулировать. "Нет никакого разделения, мы едины. Нас просто разделяет информационная война", – сказал один из участников. Мы провели наши фокус-группы сразу после избрания Владимира Зеленского в апреле 2019 года: опираясь на недовольство политикой поляризации, он набрал внушительные 70% голосов.
Его телевизионная карьера напоминала об актерском стиле советской эпохи и комедийных отсылках, но при этом он по-капиталистически предпринимательство. Во предвыборной кампании ценил время оппоненты обвиняли Зеленского в идеологической неопределенности и нежелании говорить об истории. Возможно, в этом была часть его привлекательности: он воплощал глубокую украинскую традицию умения ладить с людьми, чье мировоззрение отличается от твоего собственного.
Наше исследование показало, что в Украине свойственна культура "живи и дай жить другим". Города Харьков и Одесса, считающиеся пророссийскими, гордятся своим космополитизмом. В западных, очевидно националистических городах, таких как Львов, всегда звучала какофония языков и церквей. Украинцы привыкли переключаться между кодами и языками. Их объединяет знание своих различий.
Когда мы начали говорить о более недавней истории, разногласия по поводу статуй Ленина и партизан второй мировой войны быстро сошли на нет. Участники пытались найти слова, чтобы описать жизнь в позднесоветский период: пережитую ядерную катастрофу в Чернобыле; воспоминания о том, как родственников отправляли на войну в Афганистан; экономические лишения и неразбериху 1990-х годов. Борьба за осмысление этих событий была трудной, потому что люди часто избегали их обсуждать. "Моя семья вообще не говорит об этом [советском периоде]", – признался один из участников. Люди иногда переходили в пассив во время своих рассказов, что свидетельствует о том, как мало они знают о недавней истории своей страны, используя такие фразы, как "когда с нами случилась независимость".
Украинцев угнетали Габсбурги, Российская империя, поляки, нацисты и Советский Союз. Даже Чехословакия однажды оттяпала кусок западной Украины. После обретения независимости в 1991 году украинские олигархи действовали как еще один набор эксплуататоров-колонизаторов. Считается, что только в 20 веке в результате чисток, голода и Холокоста в Украине было убито около 14 миллионов человек. Тимоти
Снайдер, историк, называет этот регион "Кровавыми землями". Термин "геноцид" был изобретен юристом из Львова.
"Украинский выбор – это выбор между небытием и существованием, которое тебя убивает", – пишет Оксана Забужко в романе “Полевые исследования украинского секса” (1996), повествующем о том, как травма передается из поколения в поколение. Главная героиня – украинская писательница, попавшая в жестокую любовную связь. "Нас вырастили мужчины, которых трахали со всех концов и во все стороны", – пишет она. Это, в свою очередь, приводит к модели насильственных отношений, когда ненавидящие себя мужчины вымещают свою злость на женщинах. Это аллегорическая работа: отношения пары представляют страну, где история угнетения пронизывает все – от искусства до отношений.
Национальные мифы объединяются вокруг коллективного: казаков, отрядов независимых воинов, бродящих по степи.
Эта история насилия и унижения заставила украинцев мыслить в конспиративном ключе. Более двух третей людей, с которыми мы беседовали в рамках нашего исследования, считают, что "тайные организации" сильно влияют на политические решения. Такое отношение вполне объяснимо, но вредно. Даже в дни, предшествовавшие 24 февраля, многие представители украинской элиты считали, что американские предупреждения о неизбежном российском вторжении были тайным средством заставить страну пойти на уступки. Они не воспринимали намерения Путина всерьез до последней минуты.
Поскольку правители исторически были колонизаторами, украинцы мало доверяют правительству. Популярность Зеленского начала падать с момента его прихода к власти (до войны его рейтинг одобрения составлял всего 30%). Это отсутствие уважения к власти означает, что украинцы могут энергично свергать правителей, как они это делали в 2004 и 2014 годах. Но это также затрудняет создание эффективной бюрократии.
Государство воспринимается как нечто, чего нужно избегать или что можно использовать в личных целях. Коррупция – это смазка, благодаря которой все работает как часы. Суды контролируют все, кто может заплатить. Такое отношение приводит в ярость реформаторов и западных доноров, таких как ЕС. Даже когда правительству удается построить новую инфраструктуру, люди говорят об этих достижениях так, как будто они произошли почти по волшебству. Украинцы просто не могут представить себе, что государство может делать что-то успешно.
Российские спецслужбы, похоже, считали такое мышление фатальной слабостью: по данным британского аналитического центра Royal United Services Institute, Кремль основывал свои планы вторжения на опросах, которые предсказывали, что после вторжения украинская поддержка правительства рухнет. Но у всего этого недоверия есть и обратная сторона. Люди научились полагаться друг на друга. Украинцы гордятся своей стойкостью и хитростью.
Они всегда находили способы самоорганизации. Доверие к гражданскому обществу, местным церквям и ассоциациям малого бизнеса очень высоко. Есть и менее невинные ассоциации: футбольные хулиганы, мелкие бандиты и ультраправые ополченцы, которые сформировали полки для войны на Донбассе после 2014 года. Несчастье вынудило людей сплотиться. “Бедствие и скорбь объединяют нас”, – говорили люди в ответ на наши вопросы. Многие из наших собеседников рассказывали о том, как в 2014 году активисты взяли на себя обязанность кормить, одевать и обеспечивать транспортом ослабленную армию Украины.
Украинские мифы о национальной идентичности объединяются вокруг коллективного: казаков, отрядов самоуправляющихся воинов, бродящих по степи. Недавний успешный фильм рассказал историю о том, как украинские евреи и крымские татары создали подпольные сети, чтобы помогать друг другу во время Второй мировой войны бороться сначала с нацистами, а затем с КГБ.
Одним из самых популярных рождественских фильмов в Украине является “Один дома”, сюжет которого перекликается с историей Украины: маленькая страна, брошенная родителями всего мира, постоянно подвергающаяся нападению со стороны более крупных держав и вынужденная создавать импровизированную самооборону при помощи всего, что попадется под руку.
В этой войне украинцы показывают, что они могут противостоять одному из своих самых частых и жестоких обидчиков – Кремлю. Среди друзей, с которыми я общаюсь, есть ощущение, что они борются не только против этого вторжения, но и отыгрываются за все остальные случаи насилия над Украиной. Сам Путин назвал вторжение изнасилованием: "Нравится, не нравится — терпи, моя красавица!", – сказал он ошеломленной прессе во время встречи с президентом Франции Эммануэлем Макроном. Во Львове сегодня можно увидеть плакаты с изображением женщины в украинском народном костюме, засовывающей пистолет в рот Путину: "Я тебе не красавица", – говорит она.
Люди переходят в пассив, когда говорят о недавней истории страны, что свидетельствует о том, насколько мало они чувствуют себя хозяевами положения.
Мы представили наше последнее исследование в Киеве в среду 23 февраля. Я присоединился к аудитории через Zoom и увидел, как чувство ужаса и гнева установилось в комнате, наполненной талантливой молодежью. На следующий день русские танки вошли в Киев, рассеяв нашу команду. Некоторые на время стали беженцами. Журналисты ведут репортажи с передовой. Другие взяли в руки оружие. Денис Кобзин, наш ведущий социолог в Харькове, прислал мне селфи с автоматом, перекинутым через плечо.
Наша работа не прекращается. Мы планируем мультимедийный проект по устной истории, чтобы записать свидетельства людей о бомбежках, изнасилованиях женщин и нападениях на беженцев, чтобы после ухода камер мы могли помочь украинцам рассказать свою историю – в трибуналах по расследованию военных преступлений, в фильмах и спектаклях, в книгах и на выставках.
Любопытный ответ появился в ходе нашего прошлогоднего исследования на тему “Что объединяет украинцев”. Когда мы спрашивали людей, когда они больше всего гордились тем, что они украинцы, они почти всегда вспоминали момент международного признания, когда они чувствовали, что Украину заметили. Часто это были незначительные вещи: победа украинского ребенка на международном математическом конкурсе; иностранный гражданин во время отпуска упомянул, что знает, где находится Украина.
В то время я полагал, что эта тоска в основном связана с идентичностью, желанием прославиться. В романе Забужко “Полевые исследования украинского секса” героиня путешествует от одного международного литературного семинара к другому, стремясь доказать, что украинский – живой язык, и измученная необходимостью постоянно отвечать на вопрос "Украина? Где это?". Теперь я понимаю, что это желание быть замеченным связано не только с идентичностью, но и с безопасностью. Быть замеченным миром означает, что уменьшается вероятность того, что тебя убьют".
Питер Померанцев, опубликовано в издании The Economist, 4 апреля 2022 года.
Перевод Евгении Синкевич
Кулеба исключает особый статус для Донбасса на условиях России
