«Здесь никто не признается: мы в заднице, все облажались по полной программе»
Назовем ее Аней. Настоящего имени она просила не называть. Мы познакомились с Аней весной 2014 года в Донецке. Она водила меня по европейскому городу, где по утрам машины мыли асфальт.
В 2017-м в центре Донецка Аня учила меня, как отличить звуки разных орудийных выстрелов и какие воронки оставляют разные снаряды.
В 2019-м объясняла, как вести себя, чтобы не попасть «на подвал».
— Ань, у вас по-прежнему страшно ходить по улицам?
— Где-то после 2017 года стало меньше обстрелов. С начала 2018-го остались какие-то единичные вещи, которые мы можем увидеть и проверить. Кто-то по пьянке шмальнул из стрелкового орудия, это в сводку записывают. В 2020-м начался ковид — и все вокруг него завертелось.
— Я не только о стрельбе.
— «На подвал»? Это и сейчас могут, если твое поведение покажется подозрительным.
В телефоне у тебя не должно быть ничего лишнего. Сфотографировал что-то, отправил на гугл-диск — сразу в трубке стирай. Всю переписку в фейсбуке, в вотсапе удаляй сразу. Никаких фотографий зданий, никаких красиво летящих самолетов. Совсем чистый телефон тоже вызовет подозрения. Поэтому у меня есть 4 фото собаки, 20 фото детей, цветочки и скрины с рецептами. Остальное — стерла и забыла. Никто не знает способы их «лова». Все просто боятся это обсуждать. А «на подвал» у нас попадают, например, за «украинский» флаг.
— Кто-то еще вешает украинские флаги?
— Каждый владелец и арендатор здания обязан вывешивать флаг «ДНР». Но у нас-то тут постоянно солнце. Флаг «ДНР» — черно-сине-красный. Черная полоса сливается со зданием, а красный цвет, выцветая на солнце, становится желтым.
Все повывешивали тьму флагов «ДНР», а однажды мы выходим — весь Донецк стал жовто-блакитным.
Теперь надо еще следить, чтобы полоса не выцветала, вовремя флаг менять. Но в целом-то мы нормально живем.
— Только с Украиной блокпосты, а теперь и из России к вам не въехать.
— Из России к нам пускают, но только с пропиской в «ДНР». Так что мы выехать и вернуться можем. Многие у вас, наверное, думают, что мы тут совсем в блокаде? Нет-нет, такого никогда и не было. Где-то в конце 2014-го был период, когда исчезло много промышленных товаров. Помню, я краску для волос бегала искала.
— В 2017 году на границе с Россией стояли легковые машины, набитые памперсами и туалетной бумагой. Я видела, как водители открывали багажники и показывали эти сокровища погранцам.
— Но потом все, кому надо, узнали, сколько стоит провезти через блокпосты из Украины фуру сахара или еще чего-то. Потом появились такие же расценки из России.
Я тебе больше скажу:
в аптеках стоят украинские лекарства, причем их у нас и стараются покупать. Раньше были в основном российские, но они себя плохо показали на предмет подделок.
Украинских сейчас стало прямо много, как будто их чуть ли не официально завозят. И главное, даты свежие. Вслух об этом никто не говорит, делают вид, что этого не существует. Проблема есть с какими-то специфическими лекарствами, их люди как-то добывают.
Была проблема с расчетами за товары с Россией, банков-то у нас нормальных нет. Потом появился «Международный расчетный банк Южной Осетии» — прокладочка, через которую ведутся все расчеты. Возникла видимость законных торговых операций. Таможня, опять же, возбудилась. И пошло-поехало.
— И что, можно теперь даже картой расплатиться? И в банкомате снять деньги?
— Не до такой степени пошло. Этот южноосетинский банк чисто для торговых операций: поехали, закупили в России курицу. В Донецке можно расплатиться картой местного ЦРБ.
— ЦРБ — это у нас Центральная районная больница.
— А у нас Центральный республиканский банк. Но терминалы оплаты периодически ломаются. И карты дают не всем, на них приходят зарплаты бюджетникам, пенсии, социалка. И дают их только на паспорт «ДНР», а он есть далеко не у всех. Ну и очереди стоят у банкоматов, чтобы снять деньги. А так, чтобы как раньше, когда у меня были карты украинских Приватбанка, Ощадбанка, коммуналку я с них платила и все такое — нет, такого нет.
— А сейчас как ты коммуналку платишь?
— Берешь книжечку с квитанциями и ручечкой, туда пишешь номер тринадцатизначный и все остальное. Идешь с этой книжечкой в банк. Стоишь там в очереди к кассиру. Очередь обычно на улице. Банки у нас можно определить по очередям на улицах. Чертова уйма времени на это уходит. Слышишь, кашляю? В очереди постояла.
— Ковид?
— Слава богу, нет.
— У вас прививку-то можно сделать?
— Конечно. Но у нас только «Спутник-Лайт». Первая часть вашего «Спутника».
— Второй компонент вам не привозят?
— Нет. Типа, перетопчутся. Я сделала прививку из-за QR-кода. У нас вышел указ, что вход в разные места только по бумажкам с кодом.
— Как вы этот QR-код получаете? У вас есть аналог «Госуслуг»?
— Ага. Называется «фото на телефон». Дают бумажку, хочешь — зафотай ее на телефон. Но все равно попросят бумажный носитель. Многие поэтому носят с собой бумажку, стараются ее не затирать.
— Продукты к вам из России завозят?
— «Продукты» — это отдельная история. Я вообще только в 2015 году узнала, что бывают такие «продукты»: творожный продукт, сырный продукт. До этого у нас были творог, сыр, шоколад, молоко. Это все появилось, но приходится переплачивать, чтобы купить нормальный сыр или шоколадку. В чем-то помогают местные производители, у нас есть свои птицефабрики. Но есть российский импорт — такая же продукция. И продаются местные и российские курицы по одной цене. У нас сказали: если мы будем дешевле продавать местную курицу, то российскую никто не купит, поднимайте-ка свои цены. В итоге куриное филе стоит 280 рублей за кило. Для нас это дорого.
Коммуналку недавно подняли.
Раньше-то у нас было много любителей покричать, как ужасно в Украине, какая там дорогая коммуналка. А теперь мне счет принесли за квартиру 42 метра: только отопление — полторы тысячи.
Я чеки собираю, если хочешь — скажу точно, что у нас сколько стоит.
Пакет молока 900 граммов — 57 рублей. Но это молоко порошковое, не натуральное.
Картофель — 47 рублей килограмм.
Чай Greenfield с лимоном — 69 рублей.
Яйцо «Новоазовское» — 66 рублей. Оно меленькое. Это, кстати, местное яйцо.
Рулет «Урожай» с начинкой — 18 рублей.
Корм «Феликс» кошачий — 21 рубль.
Крупа гречневая — 103 рубля.
Пшено — 44,50.
Помидор «Сливка», килограмм — 234 рубля,
246 рублей — «Огурец колючий».
Масло «Крестьянское» — 90 рублей за пачку, 72% жирности. 82-процентное тоже бывает, но оно очень дорогое.
— Какая зарплата считается приемлемой, чтобы можно было на нее как-то прожить?
— Средненькая зарплата крутится в пределах 20 тысяч.
На семью из трех человек, с учетом коммуналки, хотя бы одного кружка для ребенка, покупки какой-то одежки недорогой, нужно не меньше 50 тысяч. Медсестры говорят, что получают по 6‒7 тысяч, но в это я не очень верю. Многие медсестры и врачи уехали, с этим задница полнейшая. Поэтому те, кто остался, берут полторы, две ставки, три.
— Как вы лечитесь, если врачи уехали?
— Ну не все уехали. На приемах сидят или те, кто как сидел 8 лет назад — так и сидит, или какие-то совсем молодые, то ли выпускники, то ли интерны.
— Помнишь, мы с тобой обсуждали историю жителя Донецка, у которого жена ослепла, и он просил помощи? Ты тогда сказала, что офтальмология у вас хорошая. Как она уцелела?
— А не знаю. Но в прошлом году у меня мама поменяла хрусталик и прозрела. Правда, заплатили мы за это, скажу тебе… Но зато — качество. Пожилым врачам зачем уезжать? Место насиженное, менять ничего не хочется, пациентов хватает, они платят, прожить можно. Были у нас папа и сын, которые прекрасно оперировали желчный пузырь. Папа умер, народ очень сокрушался по этому поводу, но сын работает.
И очень многие к нам едут из Украины и из России делать зубы. Потому что дешевле, а качество очень даже.
Мужу два года назад нижний мост сделали — обошелся в 800 баксов. Копим теперь на верхний.
— Что вы делаете, если нужно купить что-то недешевое, скажем, крупную бытовую технику?
— Кредитов у нас нет. Никто никому не доверяет, банк толком не работает. Пару раз в каких-то магазинах встречала что-то вроде рассрочки, но это были такие разовые акции. Если срочно нужен, скажем, холодильник, то идешь, занимаешь денег, у кого можешь. Или лезешь на olx.ua, это сайт объявлений, ищешь там.
— Я читала, что ваш местный сотовый оператор «Феникс», созданный на базе «национализированных» украинских вышек, освоил пересылку СМС.
— Теперь заваливают всех спамом. То спасатели присылают штормовое предупреждение — ни разу не сбылось. То Центр занятости: «Приходите, найдем работу». Все, кто сходил, рассказывают, что предлагают разве что мести улицы тысячи за три в месяц. Сейчас вот идет набор в войска народной милиции. Уже приглашают и 55-летних, и судимых — лишь бы кто пришел.
Но эсэмэски они давно освоили. А дозвониться с первого раза можно не всегда. Все знают, что надо второй раз набирать. Зато интернет у них неплохой. Но многим все равно нужен украинский оператор Vodafone, а его вышки уже на подконтрольной (Киеву. — И. Т.) территории. У людей банкинг по-прежнему завязан на украинские карточки. На телефон приходят эсэмэски, что пришла украинская пенсия. Или напоминания пенсионерам о дате идентификации. Пропустишь идентификацию — тебе прекратят пенсию начислять.
— Идентификация? Это как?
— Пенсионеры должны каждые 60 дней показать, что они живы, чтобы им продолжали начислять украинскую пенсию. Выезжаешь в Украину, приходишь в банк. Кассир делает пометочку, что клиент живой, можно продолжать начислять. Все боятся эту дату пропустить, календари на стену вешают. Мои родители в календаре обводили дату, когда надо ехать на идентификацию. Видишь, что через неделю уже надо, и начинаешь готовиться к поездке. Раньше можно было через блокпосты выехать в Украину. Теперь выехать-заехать через местные блокпосты может разрешить только Межведомственный штаб по противодействию коронавирусу. Многих не выпускают даже на похороны.
— А Киев-то разрешает въезд?
— Да, с Киевом все нормально, хочешь — въезжай.
— И как теперь людям выезжать на идентификацию?
— Через Россию. В России, типа, нет коронавируса. Находишь перевозчика, садишься в Донецке на микрик, платишь до хрена денег, тебя везут в Россию до погранпункта Нехотеевка, дальше — украинская Гоптовка, потом Харьков. Путешествие длится от 28 до 33 часов. Пенсионерам, как ты понимаешь, особенно хорошо.
У моих очень пожилых соседей сын в Курахово. От Донецка до Курахово 12 километров. Но Курахово — это уже подконтрольная территория, штаб не дает разрешение поехать. Говорят: вот если бы ваш сын там умер, то мы, может быть, разрешили бы поехать.
Когда начался коронавирус, Киев отменил требование отмечаться раз в 60 дней. А то еще ведь Украина какое-то время штрафовала тех, кто с украинским паспортом из России въехал, потому что штампа о выезде нет. Потом Зеленский схватился за голову и быстренько подписал указ — с донецкой и луганской пропиской за это штрафовать перестали.
И Ощадбанк продлевал пенсионные карточки, сколько мог. Но уже второй год и они не могут понять, кому платят пенсии, все ли в живых. Поэтому до 1 апреля все должны идентифицироваться, иначе карты заблокируют. И я представляю, что начнется в марте, когда пенсионеры все дружно захотят ехать.
— У вас же остались в основном пенсионеры, остальные уехали?
— Ты знаешь, какое у нас на самом деле население? Никто не знает. То есть перепись провели, но результатов никому не сказали. На улицах я вижу и пожилых, и молодых людей, и детей. Но до войны молодежи было гораздо больше.
— Войска милиции, в которые зазывают эсэмэсками, это ваша армия?
— Армии у нас официально нет.
— Ах да, зачем вам, у вас «ихтамнеты».
— Аполитично рассуждаешь. Раньше набор в войска народной милиции был вялый. А теперь и в троллейбусе по громкоговорителям призывают, и объявления всюду висят. Просят: приходите, даже если в СОЧах.
— В чем?
— СОЧ — это самовольное оставление части. То есть зовут даже дезертиров: приходите, всё порешаем, командиры — душки, 15 дней отпуска раз в полгода, не служба — малина. Сначала звали до 45 лет, теперь уже до 55. И зарплату повысили до 20 тысяч плюс боевые. Но почему-то никого особенно не впечатляет. И чем сейчас занимаются эти войска, неизвестно. Боевых действий-то как таковых не ведется. В располагах в карты режутся, маршируют.
— Почему сотовый оператор рассылает эсэмэски Центра занятости? У вас нехватка кадров? Безработицы нет?
— У нас есть и то, и то. Объявлений о работе полно: требуются электрики, каменщики, бармены… Учителей, врачей, медсестер скоро, наверное, будут брать без образования. Но начинаешь искать работу — вылезают нюансы: или надо брать сразу три ставки, или, наоборот, без всяких надбавок. Главное — берут только с паспортом «ДНР». Вот я устраивалась торговать на рынок: 500 рублей за выход. В месяц тысяч десять. Из этого, сто пудов, еще какие-то будут вычеты, какие-то штрафы.
Предприятия, которые у нас еще остались, кого-то ищут. Но одновременно идет дикий отток кадров.
Как-то Якутия набирала шахтеров на зарплаты 80 тысяч плюс подъемные, так очень многие рванули. Все лучше, чем у нас на шахте за двадцатку рвать жилы.
— Двадцатка? Шахтеры — это же были самые высокооплачиваемые рабочие.
— Самыми высокооплачиваемыми были ГРОЗы — горнорабочие очистного забоя. Это шахтная элита. В пересчете на доллары они до войны получали две тысячи. Сейчас у них заработки — 25‒30 тысяч рублей. Остались там те, кто пришел на эту шахту лет тридцать назад — и так и работает, потому что больше ничего не умеет. В итоге сейчас в Донецке полноценно работают две шахты. А было штук десять, не меньше.
— Как эти шахты работают? Они ведь в лучшие времена были дотационными.
— Шахта имени Засядько неплохо сама себя обеспечивала. Они откачивали из шахт газ и продавали. Если они и брали дотации от государства, то небольшие. Но сейчас их сильно затапливает, а откачаться они не могут. Оборудование, которое может что-то откачивать, туда когда-то засунули, но оно уже сильно износилось. А рядом проходит выработка старой затопленной шахты. И теперь вода оттуда просачивается в выработки Засядько.
Вторая работающая шахта — имени Скочинского. Там люди работают в воде по колено. И эта шахта еще очень опасна по газу. У них нет оборудования, чтобы его откачивать, а если стоит вода, то она гонит газ вверх. Любая искра — и бабах.
— Когда начались разговоры о том, что Россия вот-вот нападет на Украину, как это у вас воспринимали?
— Абсолютно безразлично. Чего нам еще бояться? Мы уже пуганые.
— А когда в России стали говорить, что надо бы признать «ДНР» и «ЛНР»?
— Мы задались вопросом: и шо? Что изменится? У нас бюджет на 60‒80% — российские гуманитарные «бабки». Мы что, от признания вмиг научимся жить самостоятельно? Торговать? Производить что-то?
— Откуда у вас 20‒40% собственных денег в бюджете? У вас сохранились производства?
— Заводы, конечно, сильно поредели. Одним из главных был химический завод «Стирол». Он не может работать без аммиакопровода. А теперь представь: прилетит какая-нибудь байда в этот аммиакопровод — мало никому не покажется, так что его заглушили со всех сторон. Сейчас там остался один цех, где в углу делают пластиковые ведерки и какую-то краску. Из остальных цехов все вывезли. Есть ДМЗ — Донецкий металлургический завод. Его сильно не резали, потому что как иначе докладывать о развитии производства в республике.
— Оно действительно развивается?
— Как тебе сказать… Говорят, что да. Только неизвестно, откуда там сырье и куда идет продукция. Раньше на путях возле ДМЗ стояли вагоны с какой-то рудой, сейчас ничего нет. Выпускают они вроде бы чугунные чушки, кому их сбывают, в каких масштабах, под чьими клеймами — не представляю. Вроде хвастались, что будут производить металл, но эти придурки ведь погасили доменную печь, поэтому как работать могут — не знаю. Работает еще завод «Норд», это холодильники. Только сейчас он называется «Донфрост».
Нас уверяют, что завод со страшной силой экспортирует холодильники по всему земному шару.
— Я видела метаморфозу в Донецке весной 2014-го: никто не думал отделяться, пока не вырубилось украинское телевидение и не начало вещать нон-стоп российское.
— И мы пытались это втолковать, кому могли! Но у людей в глазах уже была исключительно «Россия 24». Я могла только аплодировать искусству так быстро перепрошить людям мозги. Пошел разговор: к нам едут автобусами бандеровцы, сейчас всех поубивают, поставят в Донецке памятник Бандере. Я робко интересовалась: в Киеве нет памятника Бандере, в Ужгороде нет, с какой балды его в Донецке-то ставить?
Все, что у нас кричат власти, рассчитано на людей, никогда в других частях Украины не бывавших. Но сейчас уже подавляющее большинство, так или иначе, в Украине побывало. Все уже поняли, что никто никого за русский язык не сожрет.
Мы были во Львове, говорили по-русски. Во Львове! Хоть бы кто нам что-то сказал. Я с детства свободно говорю по-украински, хотя половину детства прожила с родителями в центре России и специально украинский не учила. Просто переехали сюда, тут прочитала, тут что-то услышала — так и заговорила на украинском. Какие с этим могут быть проблемы?
— Восемь лет такой жизни, как ты рассказываешь. Поддельные лекарства и «сырные продукты» из России. Может, у людей наступило прозрение?
— Здесь никто и никогда не скажет, что он думает на самом деле. Никто не скажет: да ну, на самом деле мы в заднице, облажались по полной программе. Этого и своим-то не говорят, а уж тем более посторонним. Это уже какая-то выученная беспомощность. А я тебе так скажу: пусть случится хоть что-то, лишь бы не так, как сейчас. Пусть хоть что-то поменяется.
Ирина Тумакова, опубликовано в издании Новая газета
Кулеба исключает особый статус для Донбасса на условиях России
Читайте більше новин по темі:
