Печальная роль Донбасса. В какую ловушку загнал себя Путин
В 2014 году Игорь Гиркин, он же Стрелков (Стрелок), стал лицом восстания против новой власти в Киеве на Донбассе. На самом деле он был не украинцем, а россиянином с сильными националистическими взглядами, который любил исторические реконструкции прошлых российских войн и работал на ФСБ (преемницу КГБ).
Об этом рассказывает заслуженный профессор военных исследований Королевского колледжа Лондона Лоуренс Фридман, перевод НВ.
Он был ветераном конфликтов, вспыхнувших на постсоветском пространстве после его распада, в том числе в Чечне. В феврале 2014 года, после того, как народное движение вынудило пророссийского президента Януковича бежать, Гиркин помог создать условия для аннексии Крыма, а затем перебрался на якобы русофильский Донбасс, став министром обороны самопровозглашенной так называемой «Донецкой народной республики».
Он сделал достаточно, чтобы помочь превратить то, что могло быть просто точечными беспорядками, в насильственный конфликт, но затем поссорился с Москвой по двум причинам. Сначала он привлекал к себе слишком много внимания, особенно после того, как его обвинили в крушении малайзийского авиалайнера MH17, за что его сейчас (заочно) судят в Нидерландах. Во-вторых, он расходился во мнениях по поводу политических целей. Он хотел, чтобы территория Донбасса (и по возможности как можно большая) вслед за Крымом стала частью Российской Федерации. Но Путин тогда сдержался.
В военном отношении России тогда, безусловно, было бы легче, чем сейчас добиться этого, но тогдашняя предпочтительная стратегия Путина заключалась в том, чтобы снова интегрировать Донбасс в состав Украины в соответствии с новой конституцией, которая гарантировала бы региону дополнительные права и возможность влиять на будущее политическое направление Киева. Гиркин считал, что это упущенная возможность. Его готовность высказать свое мнение и его публичность раздражали Москву, и поэтому ему было велено вернуться в Россию и заткнуться.
Путинская дилемма Донбасса
Чтобы следовать выбранной им стратегии, Путину сначала нужно было не допустить, чтобы сепаратисты проиграли украинским войскам. Он сделал это в августе 2014 года, введя в бой российские регулярные силы. Затем, нанеся несколько тяжелых ударов по украинским войскам, он согласился на переговоры о прекращении огня, что привело к подписанным в сентябре Минским соглашениям, которые были немного пересмотрены после новых боев в феврале следующего года. В принципе эти соглашения достигли его целей, но на практике они потерпели неудачу, потому что так и не были реализованы. Он застрял в субсидировании двух анклавов Донецка и Луганска, которые остались в подвешенном состоянии, в то время как Украина, с точки зрения Путина, продолжала свой вызывающий тревогу прозападный дрейф.
Признав, что его план 2014 года не работает, Путин должен был либо смириться со все более неудовлетворительным замороженным конфликтом, либо рискнуть и решить вопрос раз и навсегда, превратив Украину в государство-сателлит с послушным правительством. Есть много объяснений того, почему он начал эту войну, в том числе роль НАТО и требования нового порядка безопасности, но в ее основе всегда была Украина и неспособность Путина принять ее как независимое государство, отбросившее свои исторические связи с Россией, когда она повернулась к Западу.
Пока Путин разрабатывал свои планы, разочарованный Гиркин, не сумевший стать заметным в российской политике как неоимпериалист, продолжал сварливо комментировать события. Он объявил свой бывший анклав «свалкой», и сказал, что его обитатели живут гораздо хуже, чем в России или в Украине. Даже когда Путин отдал приказ о массовом наращивании сил вокруг Украины, он был настроен скептически. Ранее в этом году он правильно отметил, что мобилизованных войск недостаточно для завершения полного вторжения в Украину, предполагая, что самое большее, на что Путин решится — попытается провести ограниченную операцию на Донбассе.
После месяца войны Гиркин заметил, что была дана «катастрофически неверная оценка» украинских сил и что теперь существует риск долгой и изнурительной войны — «кровавого тяни-толкай». Теперь он смотрит на конфликт с еще более апокалиптической точки зрения. Однако его реакция на то, что война идет плохо, состоит не в том, чтобы посоветовать отказаться от нее, вместо этого он предлагает удвоить усилия, создать дополнительные резервы внутри России, перевести всю экономику на военный режим, разорвать все переговоры с Киевом; и стараться «освободить» больше территории для присоединения к России. Война, настаивает он, должна быть либо полностью выиграна, либо полностью проиграна. Он признает проигрыш как реальную возможность. При нынешнем положении дел осталось всего несколько недель, прежде чем силы на Донбассе уже не смогут действовать.
Как избежать поражения
Сам Гиркин сейчас фигура малозначительная, но линия, которую он занимает, и невозможные советы, которые он дает, показывают, насколько высоки ставки для Путина. Внимание Запада, естественно, приковано к смельчакам, протестующим против жестокой и катастрофической войны на улицах России. Надежда на какую-то смену режима в Москве, как бы она ни была организована, передает желание, чтобы место Путина заняла более разумная и менее подверженная паранойе фигура, готовая остановить войну и восстановить дружеские отношения с остальным миром, чтобы можно было наконец положить конец санкциям и приступить к масштабной работе по восстановлению Украины.
Но в данный момент важно отметить, что Путин может быть так же уязвим для своих критиков из ястребов-националистов, как и для представителей более технократических кругов, которые встревожены избранным сейчас путем. Агрессия Путина вдохновила националистов, и они будут больше всего огорчены, если он потерпит неудачу. По мере того, как в подконтрольных государству СМИ начинают появляться трещины, ставящие под сомнение мнение о том, что военная кампания идет хорошо и по графику, те, кто бьет тревогу, предупреждают о последствиях, в случае, если множество врагов России, от американцев до «нацистов» в Киеве, станут триумфаторами. Они хотят перейти от ограниченной операции, которую, по утверждениям Путина, он начал, к чему-то более абсолютистскому. Украину нужно победить, и убедиться, что она побеждена, чего бы это ни стоило. Может быть, потому, что он знает об этом, Путин не проявляет никаких признаков уступок ни по одному из своих основных требований. Он не осмеливается подтвердить слабость своей позиции.
Это необходимо иметь в виду, учитывая очевидную неуверенность в Москве относительно того, как довести эту войну до относительно удовлетворительного завершения. Особый интерес вызвало заявление заместителя министра обороны России от 25 марта, который сообщил, что первый этап операции был успешно завершен с нанесением значительного ущерба украинской военной машине, и что теперь они сосредоточатся на основной цели, которой является Донбасс. Это, казалось, позволило Киеву вздохнуть с облегчением, и означало, как бы это ни было замаскировано, некоторое отступление как от первоначальных целей Москвы, так и от ее текущего наступления.
Несколько дней спустя МИД объявил, якобы в качестве жеста «деэскалации» в поддержку мирных переговоров в Стамбуле, что русские собираются свернуть свои атаки на Киев и северный город Чернигов. Затем последовали ограниченные признаки передвижения войск, при этом некоторые подразделения вернулись в Беларусь.
Это привело к интенсивным спорам о том, действительно ли русские серьёзны в отношении такого изменения целей. Они не славятся честностью в своих подходах и своей политике. Каждый жест должен быть тщательно проверен на предмет обмана и уловок. Возможно, реальная цель состоит в том, чтобы перегруппироваться для подготовки к новым наступлениям? Как этот новый фокус согласуется с ракетами и снарядами, которые продолжали летать по всем типам целей, как гражданским, так и военным, в Чернигове и других местах? На переговорах еще предстоит добиться значительного конкретного прогресса. Президент Макрон, который придает больше значения поддержанию связи с Путиным, чем кто-либо другой, получил отказ в своих последних усилиях по созданию гуманитарного коридора в Мариуполь, чтобы доставить помощь и позволить большему количеству мирных жителей бежать.
Состояние войны станет более ясным в последние дни, но нет причин сомневаться в том, что российские вооруженные силы были вынуждены принять такую позицию. Не потому, что они достигли своих первых целей, не говоря уже о том, что из-за того, что они хотят придать импульс переговорам, а просто потому, что они, можно сказать, находятся в затруднительном положении.
Огромная армия, собравшаяся для вторжения в Украину, была разбита и в настоящее время в значительной степени истощена как в буквальном смысле, так и в плане снабжения. Логистика и боевой дух являются насущными проблемами наряду с потерями людей и оборудования. Они просто не могут удерживать все свои нынешние позиции за пределами Донбасса, как это было продемонстрировано рядом успешных украинских контрнаступлений. Чтобы эти войска оставались на оборонительных позициях, скажем, под Киевом, чтобы они могли удерживать украинские силы скованными, по-прежнему требуются линии снабжения, поскольку войска должны оставаться достаточно сильными, чтобы избежать заметных и досадных поражений.
Вывод войск несет свои опасности, но преимущество передислокации состоит в том, что эти силы можно использовать для достижения того, что сейчас является главной целью. Подкрепления прибудут, но, судя по имеющимся данным, лишь немногие из них будут элитными подразделениями, многие будут включать не желающих служить солдат, насильно загнанных на службу, а оборудование, взятое из резервов, зачастую будет устаревшим и еще в худшем состоянии, чем то, которое оно заменит.
Все это означает, что русским есть смысл сконцентрироваться на Донбассе. Есть даже еще те, кто призывают президента Зеленского увидеть в этом возможность закончить конфликт и дать Путину то, что он хочет, чтобы положить конец этой ужасной войне. Другие задаются вопросом, почему Путин с самого начала просто не сделал Донбасс своей единственной целью, вместо того чтобы пытаться подчинить себе всю Украину и установить новое правительство в Киеве?
Утешительный приз?
Это вопрос, на который стоит ответить, потому что он возвращает нас к роли Донбасса во всей этой печальной истории. Это напоминает нам, почему политические и военные цели нельзя обсуждать изолированно друг от друга.
Вспомните дни перед вторжением. Тогда российский нарратив был об угрозе «геноцида», которую Украина представляет для Донбасса. Сепаратисты поощряли это тщательно продуманной галиматьей о том, что их обстреливают с украинских позиций, и поэтому они должны эвакуировать мирных жителей в Россию для их же безопасности. 21 февраля, когда Путин созвал это странное и неестественное заседание своего Совета Безопасности, на столе стоял вопрос о том, должна ли Россия признать (но не аннексировать) независимость Донецкой и Луганской областей. В конце дня, после длинной речи, настолько полной недовольства и гневных утверждений, что, казалось, она перерастает в нечто большее, Путин, вдруг неожиданно изменив тон и направление своей речи, объявил, что Россия действительно признает независимость этих государств.
Это было любопытно, учитывая российскую линию до этого момента, заключавшуюся в том, что эти анклавы должны быть частью Украины, которая должна платить за их содержание, и при этом предоставить им больше самоуправления и влияния на политику Киева. На заседании Совета Безопасности было заявлено, что Минские соглашения мертвы, потому что Украина явно больше не хочет этих территорий. Это оставило еще одну загадку. Анклавы составляли лишь около трети общей территории Донецкой и Луганской областей. Но вскоре стало очевидно, что сепаратисты будут претендовать на все эти земли. На следующий день в Москве был принят закон о признании этих государственных образований, после чего последовала неизбежно инсценированная «провокация», которая потребовала от России действий для защиты их безопасности.
24 февраля, когда Путин объявил о своей цели вторжения, которое в это время уже шло полным ходом, он объяснил: «Мы будем добиваться демилитаризации и денацификации Украины, а также привлечения к судебной ответственности лиц, совершивших многочисленные кровавые преступления против мирного населения, в том числе против граждан Российской Федерации».
Таким образом, стремительная эскалация беспокойства России привела к драматическому выводу, что только со сменой режима в Киеве может быть гарантирована безопасность этих территорий.
Уберите все лицемерие и выдумку, и вы увидите политическую дилемму, которая существовала с 2014 года, и которую должно было решить вторжение. Тогда отправной точкой могла быть уверенность Путина в том, что Россия несет определенную ответственность за защиту населения Донбасса после неудачного поворота событий в Киеве и бегства Януковича. Однако главная проблема заключалась в том, что это приведет к еще большему отдалению Украины от России, несмотря на исторические связи между двумя странами. Хотя действия Путина в 2014 году ускорили отторжение, он надеялся каким-то образом использовать Минские соглашения, чтобы оттянуть Украину назад. Эти усилия оказались тщетными, поэтому он действительно хотел добиться смены режима в Киеве как единственного способа восстановить утраченное единство.
Это отчасти объясняет, почему он воздержался от захвата Донбасса в 2014 году, когда у него была такая возможность. Но это была не единственная причина. Было еще три. Во-первых, он осознавал, что на самом деле на большей части этой территории не было реального стремления присоединиться к России. Было бы сложно и дорого управлять ими. Во-вторых, в отношении России будут введены гораздо более суровые санкции Запада, чем те, которые последовали за аннексией Крыма. И в-третьих, между Россией и Украиной будет создана новая граница, которую затем придется защищать от разгневанной Украины, которая будет получать все большую поддержку со стороны Запада.
Все эти соображения по-прежнему применимы, но еще в большей степени. Пока Путин остается у власти, отчуждение Украины от России будет полным, и она будет все больше интегрироваться с Западом. Пока украинская территория оккупирована, суровые санкции будут оставаться в силе, и украинцы будут продолжать оказывать давление на любую новую попытку прекращения огня, которая оставит их территорию под контролем России. Их армия больше не является той, которую Россия могла недооценивать. Проблемы управления и контроля над этой территорией будут колоссальными.
Ведь на деле они уничтожили тех, кого собирались спасти. Их военным трофеем будут разрушенные и обезлюдевшие города и поселки, а те, кто все еще там живет, будут угрюмы и враждебны, готовы сопротивляться и поддерживать мятежников. Вот почему взятие Донбасса не является удовлетворительным утешительным призом для Путина. Я уже не говорю о тех сторонниках жесткой линии, которые требуют, чтобы он придерживался своих максималистских целей. Это просто рецепт продолжающейся нестабильности, превращающий безрассудство Путина в 2014 году в еще большую катастрофу, продолжающей утечку истощающихся экономических и военных ресурсов России.
Во всех поисках мирного урегулирования трудно не прийти к выводу, что хороших исходов этой войны для России нет. Путин нанес себе, а также Украине огромные человеческие, политические и экономические потери. Ничто из того, чего сейчас может добиться Москва, не может перевесить эти затраты. Если он не сможет организовать последнее наступление для достижения своих первоначальных целей, то нет формулы, которая позволила бы Путину притвориться и сделать вид, что все это стоило таких потерь, и что он добился именно того, чего намеревался. Как заметил Игорь Гиркин, его проигрыш будет таким же полным, какой, как он надеялся, будет победа.
Кулеба исключает особый статус для Донбасса на условиях России
